Красно-черное лицо его светилось самодовольством, а на лице сэнсея была не только ненависть, на лице еще был страх. ...Какого черта? Сэнсей никогда никого и ничего не боялся. Что еще за протеже? И вдруг он понял: "Злобная Девчонка". Вот о ком они сейчас говорят. Опять. В третий раз уже. "А поутру она вновь улыбалась перед окошком своим, как всегда. Ее рука над цветком изгибалась, и из лейки лилась вновь вода..." Этот чернолицый дьявол хочет запустить в мир "всеизлечающее зло", а сэнсей не хочет. Сэнсей боится. Просто боится, и все. А сволочь черномордая его шантажирует... Он смотрел, как старики раскланиваются - старомодно-вежливо, с достоинством, дьявольски прилично. Он увидел слова Лахесиса: "Я по-прежнему жду ответа". И слова сэнсея: "Я вам уже ответил. Не смейте меня мучить..." Или что-то в этом роде: губы у сэнсея снова сделались словно замерзшие, онемели. Он выскочил из машины, подхватил сэнсея еще на ступеньках, довел до машины, помог забраться на заднее сиденье. "Ничего, ничего, - приговаривал сэнсей невнятно. - Все в порядке. Я могу... Вполне..." Роберт пристегнул его ремнем, сел рядом с Тенгизом, пристегнулся сам. "Поехали", - сказал он Тенгизу, и Тенгиз аккуратно и мягко развернул машину. (Лахесис все еще стоял у подъезда, страшное лицо его чернело на фоне снежных подушек, прилипших к стенам здания, он держал руку в лениво расслабленном приветствии, как товарищ Сталин на Мавзолее). ...Кому нужны эти ваши мировые проблемы, раздраженно думал Роберт, адресуясь к страхагенту-владельцу-Лахесису. Оставьте мир в покое и займитесь собственными персональными делами. И всем сразу же станет легче... Он понимал, что сэнсей ни за что не согласился бы с этим простым рассуждением. Сэнсею ведь тоже не давал покоя этот мир, слишком неудачно скроенный, чтобы в нем просто жить, не пытаясь переменить выкройку. Но сэнсею я верю. А Лахесису нет. ...Да провались ты пропадом, неприятный старик, подумал Роберт. Я вообще не верю тем, кто претендует проводить меня через превратности судьбы. Оставьте меня с моей судьбой наедине, и мы с ней как-нибудь да разберемся... В конце концов, я тоже согласен, чтобы мной управляли, но при условии, что я этого управления не замечаю... Он понимал, что хорохорится. Ни черта не годен был он разбираться один на один со своей судьбой. И никто из нас не годен, подумал он. Даже Тенгиз-психократор. Сэнсей как-то сказал с горечью (в ответ на какой-то дурацкий упрек): "А я сейчас все плохо делаю. Я даже сплю плохо". Это и про нас про всех тоже. И особенно плохо все мы распоряжаемся своею судьбой. Да мы ею вообще не распоряжаемся. Совсем. Дилетанты. Никакошенького профессионализма... Тут он отвлекся, потому что сэнсей вдруг заговорил, и голос у него был резкий и незнакомый:

- Когда у нас мальчик назначен? - спросил он.

- Завтра, - сказал Роберт. - В десять утра.

- Я помню, что в десять утра. А нельзя - сегодня? Сейчас?

- М-м, не знаю.

- Нет времени, Роберт. Времени - нет. Позвоните. Устройте. Соврите что-нибудь. Чтобы через пару часов. Лучше - через час. Мы будем через час дома, Тенгиз?

- Через два, - сказал Тенгиз коротко.

- Отлично. Пусть будет через два. Соврите, что-нибудь, если понадобится.

- Хорошо, - сказал Роберт и достал мобильник. - Я попытаюсь.

- Соврите что-нибудь, - повторил сэнсей в третий раз. - Скажите, что обнаружились новые важные обстоятельства.

- Я совру, - пообещал Роберт, набирая номер. - Не беспокойтесь, сэнсей.

- Времени совершенно нет, - сказал сэнсей с каким-то даже отчаянием. Он откинулся на сиденье, положил руки на колени, но сейчас же снова сгорбился, почти повиснув на ремнях. - Совершенно, - повторил он. Совершенно нет времени.

3.10.2002 

КОММЕНТАРИИ

С. 6. Эволюция не может быть справедливой. Фридрих Хайек «Пагубная самонадеянность» — «Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма». — М.: Изд. «Новости» при участии изд-ва «Catallaxy», 1992. — С. 130. Перевод Е. Осиповой.

С. 11-12. ...Белый пояс вокруг горы <...>. Белые деревья... вернее, белые СКЕЛЕТЫ деревьев в тошнотворном, ядовитом тумане. Будто под ногами не дикая гора, а какое-то забытое богом испаряющееся кладбище... кладбище нелюдей... И в тумане — колючие остролистые растения, которые называются здесь «терновый венец Христа»... И гигантские пауки, раскинувшие паутину между растениями... Земли не видно совсем — сплошь густой уродливый мох да ямы, наполненные черной водой, а на каждом белесом стволе — омерзительные, скользкие, многоцветные грибы... <...> Кауэлл, «В сердце леса» — соответствующие цитаты: «...когда мы стали приближаться к поясу белых древесных скелетов, окружающих гору, нас накрыл тошнотворный серый туман, похожий на ядовитый газ, сгустившийся над кладбищем павших воинов. Клочья тумана оседали на многочисленных остролистых растениях, именуемых «терновый венец Христа», и вокруг причудливых пауков, тянувших паутину от одного растения к другому. <...> Все вокруг покрывал густой, уродливый мох; на каждом дереве гнездились безобразные грибы. Ямы наполняла черная вода». А. Кауэлл. В сердце леса. М.: Мысль, 1964. С. 11. Перевод Н. Высоцкой и В. Эпштейна.

С. 14. «Где умный человек прячет лист? В лесу». — Цитата из рассказа Г. Честертона «Сломанная шпага» (сб. «Неведение отца Брауна»): «...где умный человек прячет лист? <...> — В лесу». Перевод А. Ибрагимова.

С. 15. Затерянный мир — заглавие романа А. Конан Дойла.

С. 18. «Брульоны...», Тынянов — см. главку 32 главы 2 романа «Смерть Вазир-Мухтара». От фр. brouillon — черновик.

С. 21. «Бог тает, из какого сора растут стихи, не ведая стыда...» — искаженная цитата из стихотворения А. Ахматовой «Тайны ремесла» (2): «Когда б вы знали, из какого сора/Растут стихи, не ведая стыда...».

С. 39, 62. «Усердие — мачеха воображения». «Точность заменяет глупцам мудрость». «Чувство — злейший враг опыта». «Великолепно заменяет воспитание только одно — добродушие», «Рассуждение — это организованное подражание».«Вера и любопытство друг с другом всегда не в ладу». «Зависть — одежда вкуса». «Неспособность испытывать восторг — признак знания». «Мысль — это карикатура на чувство» — машинные афоризмы из главы «Литературные компьютерные игры. Искажение готового текста» книги «Компьютерные игры». Л.: Лениздат, 1988. С. 121.

С. 40. — Потому что никто этого не напечатает никогда... — реминисценция «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». А. Чехов, «Письмо ученому соседу».

С. 41, 66. — Должон понять!— Ишши <...>. Ишши: должно быть! — анекдот «Ишши, должон быть!»

С. 42. Двадцать три ситуации. На кой тебе ляд придумывать двадцать четвертую без самой настоятельной необходимости? — восходит к принципу У. Оккама: «Не следует умножать сущности без крайней необходимости».

С. 42,315,344. ...вьется над морями Черный Роджер..., Надоело говорить, и спорить,/Илюбить усталые глаза... <... > В флибустьерском дальнем синем море/Бригантина поднимала паруса. <...> спели «Бригантину»..., ...о презревших грошевой уют., «Но всегда, и в радости, и в горе, лишь тихонечко прикрой глаза: в неспокойном, дальнем, синем море бригантина поднимает паруса...» — строки песни «Бригантина», слова П. Когана, музыка Г. Лепского («Вьется по ветру веселый Роджер...», «<...> подымает паруса», «...за презревших грошевой уют», «И в беде, и в радости, и в горе/Только чуточку прищурь глаза —/В флибустьерском дальнем синем море/ Бригантина подымает паруса»).